Кто там нарушил рассветную тишь?
Сдвинув обиженно губки,
хнычет лежащий в коляске малыш –
режутся зубки.

Смотрит на мир, возмущённо сопит,
бьёт кулачками коляску...
Я улыбаюсь: малыш, потерпи,
я расскажу тебе сказку,

я расскажу, только глазки закрой,
бюшки-бй, люли-люли,
сказку, как в странной стране и большой
жили беззубые люди,

жили-тужили, все годы и дни
силясь дознаться до сути,
и умирали, и кляли свои
парадонтозные судьбы,

и почему-то мечтали "в Париж",
мелочь в чулочки ссыпли...
Баюшки-бай... Засыпает малыш,
в странной стране засыпает,

где каждый день – как плохое кино;
жизнь – словно царская милость;
где к дуракам и дорогам давно
третья беда подступилась

(боже, неужто она навсегда
и не настанет исхода?..) –
о, эта мощная третья беда
с именем "слуги народа"!

Людно в Госдуме… Все окна горят…
Что-то опять маракуют…
Точно! Язык уничтожить хотят
с речью родной, подчистю,

чтобы совсем уж России – кирдык,
чтобы навечно "заснули"!..
Но мы по-русски ещё "do you speek"!..
Баюшки-бай!.. Люли-люли!..

Но мы по-русски ещё – ё-моё
(можем не только "по нотам"),
мы сохраним даже буковку "Ё"
наперекор идиотам!..

И над судьбой, как поэт над строкой,
кто-то склонился всесильно –
режутся зубки на всех дураков,
что расплодились в России.

Замер творец, не горящий уж
радостным творческим зудом, –
режутся зубки в угрюмой душе,
шамкающей и беззубой.

Проигнорировав годы, век
жизненного гололедья,
режутся зубки, не больно пока,
третьего тысячелетья…

В шёпоте звёздных бессонных ночей –
шорох, как скрип мясорубки:
это у Родины скромной моей
режутся зубки...

…Спи! Я храню сновиденья твои,
чтобы ничто не мешало,
чтобы не видел ты, как у змеи
режется жало.